Неточные совпадения
— Когда так, извольте послушать. — И Хин рассказал Грэю
о том, как лет семь назад девочка
говорила на берегу моря с собирателем песен. Разумеется, эта история с тех пор, как нищий утвердил ее
бытие в том же трактире, приняла очертания грубой и плоской сплетни, но сущность оставалась нетронутой. — С тех пор так ее и зовут, — сказал Меннерс, — зовут ее Ассоль Корабельная.
— Хотя астрономы издревле славятся домыслами своими
о тайнах небес, но они внушают только ужас, не
говоря о том, что ими отрицается
бытие духа, сотворившего все сущее…
«Больной человек. Естественно, что она думает и
говорит о смерти. Мысли этого порядка —
о цели
бытия и прочем — не для нее, а для здоровых людей. Для Кутузова, например… Для Томилина».
Ужинали миролюбиво, восхищаясь вкусом сига и огромной индейки, сравнивали гастрономические богатства Милютиных лавок с богатствами Охотного ряда, и все, кроме Ореховой, согласились, что в Москве едят лучше, разнообразней. Краснов, сидя против Ногайцева, начал было
говорить о том, что непрерывный рост разума людей расширяет их вкус к земным благам и тем самым увеличивает количество страданий, отнюдь не способствуя углублению смысла
бытия.
Ее писали, как роман, для утешения людей, которые ищут и не находят смысла
бытия, — я
говорю не
о временном смысле жизни, не
о том, что диктует нам властное завтра, а
о смысле
бытия человечества, засеявшего плотью своей нашу планету так тесно.
Преимущественно мы
говорили о двух отвлеченных предметах —
о Боге и
бытии его, то есть существует он или нет, и об женщинах.
Бытие говорит о том, что что-то есть, а не
о том, что есть.
Наука
говорит правду
о «природе», верно открывает «закономерность» в ней, но она ничего не знает и не может знать
о происхождении самого порядка природы,
о сущности
бытия и той трагедии, которая происходит в глубинах
бытия, это уже в ведении не патологии, а физиологии — учения
о здоровой сущности мира, в ведении метафизики, мистики и религии.
Истинный масон не может представить себе полного уничтожения самосознательного и мыслящего существа, и потому об умерших братьях мы
говорим: «Они отошли в вечный восток», то есть чтобы снова ожить; но опять-таки, как и
о конечной причине всякого
бытия, мы не даем будущей жизни никакого определения.
Она не
говорит: «Допусти то и то, а я тебе дам истину, спрятанную у меня, ты можешь получить ее, рабски повинуясь»; в отношении к лицу она только направляет внутренний процесс развития, прививает индивидуальности совершённое родом, приобщает ее к современности; она сама есть процесс углубления в себя природы и развитие полного сознания космоса
о себе; ею вселенная приходит в себя после борений материального
бытия, жизни, погруженной в непосредственность.
— Бог,
о котором я
говорю, был, когда люди единодушно творили его из вещества своей мысли, дабы осветить тьму
бытия; но когда народ разбился на рабов и владык, на части и куски, когда он разорвал свою мысль и волю, — бог погиб, бог — разрушился!
Страх перед разумом вызывает у победителей стремление подорвать его силы: они начинают
говорить об ограниченности разума,
о том, что исследование не способно разрешить загадки
бытия, ставят на место изучения умозрение, на место исследования — созерцание.
Бог есть виновник-не только
бытия, но и небытия, эта головокружительная по смелости и глубокомыслию формула принадлежит не кому иному, как таинственному автору «Ареопагитик» и комментатору его св. Максиму Исповеднику, — столпам православного богословствования [В творении «
О божественных именах» св. Дионисий Ареопагит
говорит, что, «если позволительно сказать, само не-сущее стремится к благу, стоящему выше всего существующего, старается и само как-нибудь быть в благе» (και αυτό το μη öv έφίεται και φιλονικεϊ πως εν τοίγαθώ και αυτό είναι) (De d. п., IV, 3 Migne, III, 64714).
Ничто получило актуальное
бытие и стало Хаосом, реальным άπειρον,
о котором
говорят мифологии греков, вавилонян и др. народов.
Причастность
бытия идеям, μέθεξις,
о которой
говорит Платон, изъяснена была им же как всеобщая всепроникающая сила Эроса, великого посредника «между богом и смертным», — μεταξύ θεού τε και θνητού (Symposion, 202 с).
Мир идеальный, софийный, остается по ту сторону такого бытия-небытия, иначе
говоря, в нем нет места материи — ничто, и если и можно
говорить о его
бытии — сущести, то лишь в особом смысле сверхбытия, до которого не достигает тень небытия.
Божеству,
говорит Филон, невозможно приписать никаких свойств, ибо оно, будучи нерожденным и само приведшим все в
бытие, не имеет нужды ни в чем, что свойственно существам тварным и конечным» (Муретов. Учение
о Логосе, 110–111).
С. 581 750.],
говорит о вере как установляющей
бытие предмета и скрепляющей собой эмпирические показания и их логическую связь: согласно этому учению, акт веры присутствует в каждом познавательном акте [Эта теория подвергнута разбору проф. А. И. Введенским в его сборнике «Философские этюды» в очерке под заглавием: «Мистическая теория познания Соловьева».].
Господь Иисус есть Бог, Второе Лицо Пресвятой Троицы, в Нем «обитает вся полнота Божества телесно» [Кол. 2:9.]; как Бог, в абсолютности Своей Он совершенно трансцендентен миру, премирен, но вместе с тем Он есть совершенный Человек, обладающий всей полнотой тварного, мирового
бытия, воистину мирочеловек, — само относительное, причем божество и человечество, таинственным и для ума непостижимым образом, соединены в Нем нераздельно и неслиянно [Это и делает понятной, насколько можно здесь
говорить о понятности, всю чудовищную для разума, прямо смеющуюся над рассудочным мышлением парадоксию церковного песнопения: «Во гробе плотски, во аде же с душею, яко Бог, в рай же с разбойником и на престоле сущий со Отцем и Духом, вся исполняя неописанный» (Пасхальные часы).].
Образ Божий дан человеку, он вложен в него как неустранимая основа его
бытия, подобие же есть то, что осуществляется человеком на основе этого образа, как задача его жизни [Различие между образом и подобием Божьим было сделано уже Оригеном: «Моисей, когда рассказывает
о первом сотворении человека,
говорит: и рече Бог: сотворим человека по образу нашему и по подобию.
Говорить о повторении или удвоении можно только относительно подобного в области временного и пространственного
бытия.
О нем как
о небытии можно
говорить поэтому лишь в отношении к уже проявленному
бытию, но отнюдь не в смысле пустоты, отсутствия
бытия.
И
о чистоте и «идейности» животного мира внятнее всего
говорят птицы небесные, эти цветы его. уже самым своим
бытием славящие Бога.
Страдание
говорит не только
о богооставленности, но и глубине
бытия.
Символика «добра» и «зла» не случайна, не условна, не есть «зло», она
говорит об абсолютном,
о бытии, но гадательно и отражено в мировом зеркале.
Когда я
говорю, что первичным является
бытие, то я
говорю не
о том
бытии, которое уже рационализовано и выработано категориями разума, как то мы видим в старой онтологии, а
о первожизни, предшествующей всякой рационализации,
о бытии еще темном, хотя темность эта не означает ничего злого.
Это
говорит и Н. Гартман, который в подзаголовке своей книги
о духовном
бытии называет ее основами философии истории.
Религия любви еще грядет в мир, это религия безмерной свободы Духа [В. Несмелов в своей книге
о св. Григории Нисском пишет: «Отцы и учители церкви первых трех веков ясно
говорили только
о личном
бытии Св.
В том, что
говорит о творчестве критическая гносеология, есть кажущаяся большая правда: культура творится в этом разрыве субъекта и объекта, в этой противоположности творчества и
бытия.
О творящем и творчестве
говорит тварность
бытия в двояком смысле: есть Творец, сотворивший тварное
бытие, и возможно творчество в самом тварном
бытии.
Тварность
бытия, совершающийся в нем прирост, достигнутая прибыль без всякой убыли —
говорят о творящем и творчестве.
Возможна ли для человека динамика во вне, объективное обнаружение его творчества в мире без того рокового разрыва субъекта и объекта и той роковой противоположности между творчеством и
бытием,
о которых
говорит критическая гносеология?